Примерно в то время нас катали в лимузинах и личных самолетах, хотя для этого было еще очень рано – мы продали всего одну пластинку. Я думал, что это все как-то странно, но определенно может куда-то привести. Когда все это провалилось и я опять вернулся к рисованию и декораторству, я был вдохновлен, решил, что если мы однажды смогли оказать такой эффект, пусть он и оказался мыльным пузырем, то сможем так сделать и снова. Лишь через несколько лет мы смогли позволить себе путешествовать на самолетах. Когда я в 18–19 лет побывал в лимузинах и самолетах, у меня, можно сказать, немного открылись глаза, но лишь через шесть лет я впервые сел в самолет по билету, который купил сам! Многие тогда говорили: «Они станут знаменитыми», а я думал: да, может быть, но не после первого альбома. Мне кажется, если бы мы стали всемирно известными в 20 лет, выпустив один альбом, потом бы все покатилось под откос.
Глава третья
Каждое поколение, как говорят, получает ту революцию, которую заслуживает.
В репрессивном обществе шестидесятых бунтарство означало вседозволенность, воплощением которого стало движение «детей цветов», а оформилось все в одни мокрые, распутные августовские выходные 1969 года в Бетеле, на севере штата Нью-Йорк, когда на ферме Макса Ясгура прошел Вудстокский фестиваль. За три дня там собралось полмиллиона человек, уставших от застегнутого на все пуговицы, негибкого общества и бессмысленной жестокости Вьетнама; они решили раздеться и слиться воедино.
В более либеральном обществе девяностых, однако, бунтарство означало насилие. Так что первая серьезная попытка воссоздать Вудсток в 1994 году оказалась тупоголовой, забрызганной грязью катастрофой, а в 1999 году пост-панковская американская молодежь, разозленная бессмысленной жестокостью первой войны в Персидском заливе, политически лоботомированная однобокой, выступавшей за войну прессой и опьяненная ню-металлическим нигилизмом Limp Bizkit, собралась на авиабазе Гриффисс и устроила там «Вудсток» своего поколения. Они тоже хотели создать собственный «бренд» бунтарства, как и их родители, но свобода, за которую они боролись, состояла в том, чтобы хорошенько набраться и что-нибудь разрушить.
Организация мероприятия тоже была не на высоте. Фестиваль устроили на свалке опасных для жизни отходов, промоутеры собирались заработать на нем как можно больше денег (эта философия прямо противоречила контркультурным идеям исходного «Вудстока»), цены на билеты были высокими, а приносить с собой еду и воду не разрешалось. После тщательного обыска на входе у посетителей отбирали бутылки с водой, после чего впускали на заасфальтированную территорию, где в 38-градусную жару негде было укрыться в тени, и там они обнаруживали, что официальные поставщики фестиваля берут по 4 доллара за бутылку воды, 12 долларов за пиццу и 15 долларов за пакет со льдом. Когда продавцы попросили у организаторов разрешения снизить цены, те отказались, заявив, что это лишит их прибыли. Две сцены находились на огромном расстоянии друг от друга, а туалетов для такого количества посетителей оказалось недостаточно; когда они начали переполняться, разгневанные рокеры перевернули несколько туалетов и даже вырвали из земли водопроводные трубы. Состав, опять же, тоже не вызывал особенно спокойных и любовных чувств – рядом с ветеранами Вилли Нельсоном, Dave Matthews Band, Джорджем Клинтоном и Брюсом Хорнби выступали Limp Bizkit, Metallica, Rage Against The Machine, Megadeth и Korn.
Когда Muse вышли на главную сцену в воскресенье днем – для зрителей это был финал трех мучительных и очень затратных дней, – они увидели, что фестиваль приближается к критической точке. Территория была завалена мусором и экскрементами, зрители что-то скандировали и стучали в барабаны, словно протестуя, а вдалеке даже начались драки. Костры уже разожгли, но настоящий хаос начался лишь через несколько часов, когда Limp Bizkit исполнили гимн балбесов Break Stuff, а певец Фред Дёрст катался по фанзоне на куске картонной стены, оторванной от звукорежиссерской вышки, словно на доске для серфинга. Во время сета Red Hot Chili Peppers, закрывавших фестиваль, на песне Under The Bridge загорелась одна из аудиовышек, и после этого загорелось множество костров; группа лишь подлила масла в огонь, сыграв Fire Джими Хендрикса с благословения сестры Джими. Измученная жарой, раздраженная толпа устроила настоящий погром, разрушая или поджигая туалеты и временные постройки, переворачивая и грабя торговые машины и кассовые аппараты. Техническую команду MTV эвакуировали, боясь за их безопасность; позже сообщалось о 38 арестах, четырех изнасилованиях и одном умершем.
Молодежь девяностых получила ту революцию, которую заслуживала. Muse, уехавшие с фестиваля задолго до того, как начались проблемы, позже говорили, что хорошо там повеселились, и шутили, что беспорядки, скорее всего, начались из-за басовых партий Джона Энтвистла. Но Мэтт Беллами, оглядываясь на события «Вудстока‐99», увидел в его ярости и реве слепую, быковатую Америку, которой лгали и которую полностью подчинили себе власти и пресса, разгневанную и раздраженную тем, что оказалась на самой нижней ступени общества, которое никак не может контролировать, и вымещающую свой гнев на некое расплывчатое понятие «власти» единственным известным ей способом.
И он задумался. Когда Стивен Далтон из NME в том году брал интервью у Беллами в Нью-Йорке, Мэтт пожевывал большую сигару в шикарном манхэттенском отеле, примеряя на себя мечту американской мегазвезды, и его вдруг охватили опасные мысли. Постепенно появлялась на свет новая грань Мэтта Беллами – он превратился в молодого человека, который не боялся называть себя измученным и истерзанным многочисленными горестями мира. Его сильно ошеломили события Вудстока, и он увидел нисходящую спираль в американской культуре, окружавшей его, заметил признаки надвигающегося апокалипсиса. «Вокруг очень много страха, люди пытаются его отрицать, но он есть. А когда это закончится, надеюсь, дальше будет что-то хорошее. Или это, или невероятно плохое, ха-ха-ха! И тогда закончится ВСЕ…»
